Июнь 23 года. Включаю запись диктофона и слышу тишину, только звон бокалов и разливающегося вина. Некая лёгкая грусть на пороге и взгляд назад на те 16 лет, что существует студия "Непокорённые". Место, в котором рождалось современное российское искусство.

А говорим мы с одним из основателей — Иваном Плющом.

Д.С.: Я знаю, у тебя много домов. Даже по всему миру. А где ты чувствуешь себя дома?

И.П.: Я чувствую себя дома в Питере. Это мой родной город, понятно. Мастерская на Непокорённых для меня это очень важное место, потому что был такой художник-затворник Иван Плющ до 2007, а с появлением студии появился художник Иван Плющ коммуникабельный, социальный, с выставками, проектами, интервью, встречами, тусовками. Это очень сильно повлияло на меня. Буквально через три недели после открытия студии у нас было не протолкнуться каждый день. Через год мы знали всех и все знали нас.

Д.С.: Ты хотел этих перемен в себе или они произошли естественно?

И.П.: Органично, легко, непринуждённо. Более того, я наслаждался постройкой нового дома. Вот ты говоришь "дом". Потому что студия вообще мой дом. Я знаю каждый уголок. Я разгребал мусор, менял двери, ставил окна, красил стены, покупал стулья. Пустое пространство 700 кв.м., сделанное несколькими людьми с нуля. Это дом, который построил Плющ (смеётся).

Д.С.: Сделали несколько человек, но всё-таки Плющ. Ты делал это для себя или всех вас?

И.П.: Да, я очень эгоистичный человек и, конечно, моя мастерская для меня дико важна, но всем остальным мне хотелось, чтобы пользовались люди. Мне приятно, что нашим резидентам здесь хорошо. Они говорят, что появляются новые идеи и рождается что-то новое.

Д.С.: Получается, ты построил больше, чем дом.

И.П.: Дом для себя и дом для других. Это прекрасная история, которая наверное, не будем конкретизировать, подходит к своему завершению. Она прожила, как человек — юность, взросление, активную фазу, фазу зрелости. А сейчас спокойная старость наверное (нервный смешок). Я не занимаюсь студией последние лет шесть, потому что жил тут по полгода, а последние два года живу совсем не тут.

Д.С.: Как удалось так органично перевести студию в самоорганизацию?

И.П.: В концепции у нас лежала правильная база. Мы придумали, что это место, где люди встречаются, общаются, делятся и вместе с этим могут делать что-то в уединении, в своей мастерской. Это очень сильная концепция — не объединять всех одним направлением в искусстве, мы не единомышленники. Это здорово, потому что мы всегда ходили друг к другу в гости, смотрели новые работы, обсуждали, критиковали, что-то подсматривали интересное. Был очень важный диалог. Студия для диалога.

Д.С.: И удивительно, что это всё не превратилось в Пушкинскую-10.

И.П.: Потому что у нас нет такой системы, что один художник садится на всю оставшуюся жизнь, резиденция — это сменяемость. Резиденция, повторюсь, не единомышленников, нежели множество маргинальных художников на Пушкинской-10, можно сказать единомышленников. Нет советского бэка, это важно. Да и люди намного моложе. Резиденты или друзья студии — все художники плюс-минус моего поколения — активные, живые, выставляющиеся, развивающиеся и разные.

Д.С.: Почти все сейчас в топе современного российского искусства.

И.П.: Да, это точно. Я вспоминаю, какие у нас были дебаты. Чай, кофе, вино, сидели допоздна. Это было интересно. Я даже жил там какое-то время, не потому что мне было негде жить, просто мне нравилось.

Д.С.: Самый что ни на есть дом. Сколько это длилось?

И.П.: Чуть меньше года. Эксперимент. Мне хотелось рисовать допоздна, вздремнуть, снова рисовать. Очень классный процесс.

Д.С.: Ох, будто мы хороним сейчас это потрясающее место.

И.П.: Ненене. На самом деле любой проект в какой-то момент надо или сильно менять, или закруглять. Чтобы не стать чем? Пушкинской-10. Здесь очевидно нет ни надобности, ни желания полного обновления. Но есть история, есть книги, в которых написано много про эту студию. Она действительно в истории. Важное место в истории искусства России, Петербурга. По сути нет даже сожаления, если эта история закончится и студия закроется. Она состоялась, уже случилось то, что должно было случиться.

А в Венгрии тоже мастерская, тоже дом. Новая история. И она уже тоже мне близка. Почему мастерская для художника так важна? Он переживает огромное количество наиважнейших для себя моментов в этом пространстве, с этим стулом, с этими стенами, с этим окном. Поэтому мастерская важнее, чем квартира, личная комната. Для меня это самое важное место.

Д.С.: Расскажи немного про искусство, которое ты создаёшь в этих домах.

И.П.: Моё искусство про персонажа, его исчезновение из поля зрения, соскальзывание со странной, как мне кажется, коммуникации в обществе. Персонажа, который находится будто в театральных декорациях в этом мире.

Д.С.: Можно ли сказать, что появление того дома в 2007 и стало теми декорациями рождения этого персонажа и твоего искусства в целом?

И.П.: Да, конечно. Он стал таким, каким я его задумал.

То что ты именно сейчас в июне 23 года берёшь это интервью — это даже знаково, учитывая все пертурбации и изменения, которые грядут. Подводится определённая черта. Я сейчас разбирал мастерскую, перебирал многочисленные стопки бумажек, эскизов и всякой ерунды. Ёлки-палки, 17 год, смета для музейной выставки. Я — барахольщик, положил и забыл. А сейчас это так интересно. Будто снова проживаю историю этой мастерской. И я думаю, что дойду до 2007. Ведь я так глобально никогда не разбирал мастерскую и очень это любил, что могу складировать и не думать. Дома то я не могу так делать. Мастерская — это зона свободы. Когда я курил обычные сигареты, то любил порисовать, закурить и стоять смотреть, думать. Я был полностью в картине и мог совершенно спокойно бросить хабарик на пол, затушить его ногой и пойти работать. И это прекрасно.

Д.С.: Да, вспоминаю, как сидела в своей галерее на зелёном диване и курила, ощущение свободы невероятное.

И.П.: Да, это круто.

Д.С.: Свобода — это прекрасно. И прекрасно создать такой дом, в котором ты свободен.

И.П.: Мастерская для художника — это именно такое место. И никак иначе.

‍